Репортаж

- Отец Андрей, у Вас есть ряд работ посвященных воцерковлению интеллигенции. Нашей газете эта тема так близка. Что вы можете сказать о том, как приходят к вере через культуру?

- К вере через культуру наверное трудно было бы прийти во времена апостольские, во времена первых христиан. Но тогда не было христианской культуры. Теперь она создана: 2000 лет истории христианства, 2000 лет накопления христианских ценностей в музыке, архитектуре, живописи, философии. Поэтому для многих людей путь в Церковь начинается с того, что они вдруг замечают, что какие-то классические памятники, уважаемый текст из мировой литературы или музыки имеет какое-то сверхкультурное, сверхинформационное измерение. Эти люди тогда обращаются всерьез ко Христу, к Богу. И тогда вдруг человек ощущает себя странно… Я люблю Достоевского, но то, что было дорого Достоевскому, мне непонятно, потому, что Достоевский и Гоголь любили Христа, а для меня это пока пустой звук. И вот здесь вступает в действие закон осмысления: "как же так, для меня мир Достоевского очень мой, это же все про меня, но почему же тогда в моем мире нет Христа, нет Бога?" И вот здесь человек начинает поворачиваться в эту сторону.

Или, к примеру, в ХХ веке наиболее успешным миссионером, который огромное количество людей привел ко Христу, был Андрей Рублев. Потому, что для тысяч и тысяч людей его иконы были подлинным откровением. Ведь в школе они воспитывались на тезисах о том, что Православие - средневековье, средневековье - мрак, кошмар, ненависть к человеку, к плоти, к личности, к творчеству, к свободе. И вдруг человек приходит на выставку или открывает фотоальбом с иконами и видит лики кисти Андрея Рублева. Он поражается - ведь это же и есть то самое средневековье. Вот какие глаза, Рублевские глаза. Значит за этим было чтото другое кроме рабства, крепосничества. Тогда уже человек с большим интересом присматривается к Евангелию, к миру Церкви. Именно так культура может быть посредником в общении людей с Богом.

- Таким образом, чтобы открыть людям богатство веры, необходимо привлекать подлинную культуру, которая в наше время ближе многим, чем вера?

- Как сказал отец Александр Ельчанинов, священник в эммиграции ХХ в.: "Чем более духовен пастырь, тем меньшее значение имеет образование". Но из правоты этих слов следует правота обратного тезиса - чем менее духовен пастырь, тем большее значение для него имеет образование. Святитель Лев Катанский увидел колдуна у себя в храме, сошел с кафедры, обвил своей епитрахилью этого колдуна, затем приказал разжечь на площади костер и взошел на этот костер с колдуном. Колдун сгорел, а святитель остался жив. Вот если б я мог так действовать в полемике с рериховцами, то, конечно, дискуссии быстро бы кончились, было бы замечательно все. Но если у меня нет такой духовной силы, такого дерзновения, то что же тогда - мне нужно молчать? И мне, и любому священнослужителю, всей Церкви нужно говорить. А если у меня нету соответствующей духовности? Тогда или - или: или я буду проповедывать от собственно йдурости, от своих помыслов и самоощущений, или я буду говорить цитатами: то есть передавать мысли знакомые мне из книг, из мира культуры, из библиотек. Передавать мысли великих христианских подвижников, Святых Отцов нужно всегда. Таким образом культура есть неким костылем, который необходим, если начинает хромать наша духовность. И если семинарист не предполагает, что он будет Иоанном Кронштадтским, то пусть подольше посидит в библиотеке.

- Что бы вы хотели пожелать нашей газете?

- Помнить слова апостола Павла: "Все испытывайте, доброго держитесь". То есть, я хотел бы пожелать хорошей полемичности: что-то брать, что-то отторгать. И при этом, мне кажется, очень важно, чтобы через эту газету можно было преодолеть одну болячку, которая существует в нашем современном церковном сознании. Видите ли, есть такая черта, которая роднит византинизм и сталинизм. Византинизм и сталинизм не признает за человеком права на ошибку: "Если какой-то богослов или проповедник ошибся, то это не значит, что этот батюшка в семинарии проспал эту лекцию; нет уж - тут явно жидомасоны заплатили ему за это". Или, скажем, если токарь Иванов запорол сверло, то это не потому, что это после праздника он не может прийти в себя, а потому, что японская разведка ему за это заплатила. Поэтому, встретив где-нибудь ошибку, например, у отца Александра Меня, или какого-нибудь другого, такие люди, приписывая злой умысел, не допускают, что это может быть обыкновенная погрешность, свойственная человеку. Именно хорошей полемичности я бы вам пожелал.