ХРОНИКИ НАРНИИ И ЗАКОН БОЖИЙ

Цикл сказок К.С. Льюиса "Хроники Нарнии" уже давно и хорошо известен православной молодежи, а в начале этого года (2006) одна из них была экранизирована. С целью еще раз осознать, какое же значение несет сказка и можно ли смотреть фильм нашим детям приводим эти толкования:

...Именно особенности нашего школьного воспитания и понуждают меня взятся за толкование цикла сказок "Хроники Нарнии" К.С. Льюиса, вышедших уже несколькими изданиями.

Сам Клайв Стейплз Льюис (как и его соотечественники и современники Честертон и Толкиен) писал для людей, которые имели возможность изучать "Закон Божий" в школе. С одной стороны, это знакомство с сюжетами священной истории позволяло им узнавать с полуслова аллюзии и намеки. С другой, школьное знакомство с Библией слишком часто потворствовало укреплению худшего вида неверия – то есть, той сухой и рассудочной полуверы, которая тем надежнее заслоняет совесть от укоров Евангелия, чем тверже вызубрила библейские тексты.

Понятно, что слишком навязчиво в таком случае проповедовать нельзя и надо искать возможность свидетельствовать об Истине, никоим образом не вызывая в памяти интонации школьной законоучительницы. И вот, чтобы английскую консервативность обратить не к консерватизму греха, а консерватизму евангельских ценностей, Честертон пишет детективы об отце Брауне, а Толкиен – истории о хоббитах. Льюис пишет с той же целью сказки о такой стране Оз, в которой на каждом шагу читатель неожиданно встречает то, чего никак встретить не ожидал – намеки не на вчерашнюю парламентскую сплетню, а на те сенсационные события, которые, казалось бы, безнадежно устарели и давно стали никому не интересны (по той причине, что произошли они не в Лондоне, а в Палестине, и даже не позавчера, а немало веков тому назад).

В этих книгах, написанных англичанином и протестантом, более всех имеем нужду мы, русские (украинцы – прим. Ред.) православные. Дело не только в том, что у нас практически исчезла христианская литература для детей. Важнее, что эти сказки заполняют пустую нишу в храме православной культуры.

Наша традиция проповеди и духовного образования всегда была дидактична, поучительна. Но человеку иногда становится тягостно от обилия строгих и умно-самоуверенных поучений. Ему бывает очень нужно, чтобы с ним просто посидели рядом и о чем-то помолчали. Или пошутили, или поговорили, как с равным.

Книги Льюиса действенны тем, что они не сразу выдают свою тайну: они проповедуют, не наставляя. Читатель сначала влюбляется в автора, в мир его мыслей и героев, а лишь затем начинает догадываться, откуда же берет начало тот свет, который наполняет собою весь объем Lewisland'а. Сказки написаны с любовью о Книге Любви – о Евангелии.

Льюису удалось то, о чем мечтает любой духовный писатель: он не просто передает свои мысли по поводу встречи человека с Богом, он пробуждает в сердце человека отклик той Радости, которая уже некогда посетила его или уже стучится к нему. Это то христианское "повивальное искусство", которое исторгает из души человека молитву. И это – высшая удача богословской книги, если в ходе ее чтения, безликое "Он" богословия заменяется на живое "Ты" молитвы.

Эта книга написана в обществе, где принято быть христианином. И написана она затем, чтобы человек влюбился в то, во что он раньше только верил.

Нашему читателю в этом отношении читать "Хроники" проще: для его восприятия "добрые вести из Иерусалима" еще вполне свежи. С другой стороны сложнее: не только дети, но даже их родители вряд ли настолько знакомы с Евангелием, чтобы с ходу улавливать прозрачные намеки Льюиса и Аслана.

Несложно сегодня и у нас пояснить неверующему человеку, каковы основания для религиозной убежденности в Бытии Бога и Христа. Но чрезвычайно трудно "принудить к пониманию" связи между далеким надкосмическим Богом и маленьким частным человеческим бытием. "Да, пусть есть, но мне-то что с того?!" – вот вопрос, о который разбиваются самые блестящие проповеди и самые логичные и глубокие теологические лекции.

Ответ Льюиса на этот вопрос осязателен: жить с Богом радостно и трудно. Жить без Него – в конце-концов тоже трудно, но еще и серо, так, как сер и безнадежно устойчив в своей замкнутости ад в сказке "Расторжение брака".

Жить по велениям Аслана трудно, потому что Он –"не ручной Лев". Его нельзя использовать в качестве гаранта или сторожа своего домашнего благополучия. Его дружбу и помощь нельзя подкупить. На Его помощь нельзя иметь ложных надежд, которые упраздняли бы активное действие самого человека. Он приходит, когда пожелает; – и все же желает, чтобы Его звали.

Еще трудна встреча с Богом, потому что из нее нельзя выйти неизменившимся. Аслан может ласково дыхнуть, а может поранить. Все мы ходим в шкурах Дракона – и пока мы не совлечем ее с себя (у апостола Павла это называется "совлечься ветхого человека"), нам не понять тот Замысел, который имеет о нас Творец.

А ведь помимо "естественного" нашего окостенения есть еще и культурные панцири, которые похищают у нас Небо. Как, например, смотреть в глаза Аслану и думать о "правах человека"? Правах – перед Ним?.. Это уже было когда-то в человеческой истории – во дни Иова. О том, что понял тогда древний страдалец и Богоискатель, напоминает нам и Льюис. А древние великие пророки напоминают, что у Бога нет обязательств. У Него все – дар. И об этом тоже напоминает Аслан, отправляя детей в страну Колдуньи.

"Хроники Нарнии" состоят из семи сказок. Случайно или намеренно появилось у Льюиса это вполне библейское число – не знаю. Но как в Библии семь дней – это семь эпох мировой истории, так и у Льюиса вся история Нарнии – от ее создания до гибели – дана в семи эпизодах.

Впрочем, прямых заимствований из Библии в сказках Льюиса нет. Разве что – в привычке называть детей "сынами Адама" и "дочерьми Евы".

Создателя зовут Аслан, а не Ягве или Христос. В первой хронике ("Племянник чародея") Аслан, являющийся детям в облике золотого сияющего льва, творит мир.

Он творит песней. Льюис так представляет себе создание вселенной: "Далеко во тьме кто-то запел. Слов не было. Не было и мелодии. Был просто звук, невыразимо прекрасный. И тут случилось два чуда сразу. Во-первых, голосу стало вторить несметное множество голосов – уже не густых, а звонких, серебристых, высоких. Во-вторых, темноту испещрили бесчисленные звезды... Лев ходил взад и вперед по новому миру и пел новую песню. Она была мягче и торжественнее той, которой он создал звезды и солнце, она струилась, и из-под лап его словно струились зеленые потоки. Это росла трава. За несколько минут она покрыла подножье далеких гор, и только что созданный мир стал приветливей. Теперь в траве шелестел ветер. Вскоре на холмах появились пятна вереска, в долине – какие-то зеленые точки, поярче и потемней. Когда точки эти, – нет, уже палочки, возникли у ног Дигори, он разглядел на них короткие шипы, которые росли очень быстро. Сами палочки тоже тянулись вверх и через минуту-другую Дигори узнал их – это были деревья".

В IV веке св. Василий Великий очень похоже писал о возникновении мира: "Представь себе, что по малому речению холодная и бесплодная земля вдруг приближается ко времени рождения, и как бы сбросив с себя печальную и грустную одежду, облекается в светлую ризу, веселится своим убранством и производит на свет тысячи растений".

Оба текста полагают, что читатель помнит исходный библейский стих: "И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя и дерево плодовитое. И произвела земля..." (Быт.1, 11).

Здесь нет ни опаринского мертвого и бессмысленного "бульона", который в некоей случайной катастрофе выплевывает из себя жизнь; нет и недвижной, творчески бездарной материи Платона, могущей лишь страдать в руках Демиурга, но бессильной самой что-либо предпринимать. Здесь радостный диалог: на "Fiat!" ("Да будет!") Творца весь мир откликается творческим усилием.

Современный космолог в этой связи не прочь поговорить о "направленной эволюции" и "антропном факторе"...

Церковь говорит о поэзии. Именно так называется Бог в "Символе веры": "Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли"... "Творец" в греческом оригинале –"Поэтос"... И в молитве на Великом Водосвятии о возникновении мира говорится –"Ты, Господи, от четырех стихий всю тварь сочинивый". Да и в самом деле — что еще можно сделать со "стихиями", именование которых все же происходит от греческого глагола "стихэо" (идти рядами, сопрягать ряды; "чины" – по славянски), как не со-чинять. В отличие от русского понимания "стихийности", для греческого уха в "стихии" слышалась гармония, стройность и созвучность того "космоса", отголосок которого дошел да нашей "косметики".

Библия не говорит, откуда в нашем мире появилось зло. Восстание и падение гордого ангела Денницы не описаны. Человек приходит в мир, который еще добр, но в который уже прокралось зло. Само зло не живет – оно паразитирует на жизни и добре. Так и Колдунья отнюдь не создается песней Аслана, а в Нарнию она попадает некоторым паразитическим способом – ухватившись за детей. В Библии лишь подговорив людей, зло получает власть во вселенной; в Нарнии Колдунья также делает людей своими соучастниками... И Эдемский сад, и Древо Познания также узнаваемы у Льюиса.

(Продолжение следует)