"Все время, пока он находился в клинике ВМА, не было ничего, что говорило бы о том, что это – патриарх. Вся та прежняя жизнь – обязанности, которые он исполнял как первый среди равных: приемы, встречи с делегациями и различными официальными лицами… все это как будто умерло в нем. Как будто он никогда этим не занимался, а жил в лесной пустыни, наедине с Богом. Я заметил, что Святейший забыв отдельных людей и какие-то события, не забыл ни одной молитвы, ни одного тропаря. Помнил все, что было душеполезно, не существенное, преходящее отступило, осталось спокойствие, молитва и упование на Господа. Так он и упокоился." Так протосингел Мефодий (Остоич) начал свой рассказ братии Цетиньского монастыря о том времени – двух с лишним годах, проведенном у изголовья блаженно почившего патриарха сербского Павла.

– Когда наступил тот последний момент, не было вздоха, ропота, гримасы, судорог, ничего…, – тихо продолжал отец Мефодий повествование.

– В то утро была моя очередь служить литургию в часовне ВМА (клиника Военно-Медицинской академии). Но что-то не дало мне выйти из палаты патриарха, не причастив его. Я не мог освободиться от чувства, что может что-то случиться, пока я буду отсутствовать, я причастил его дарами, которые хранил здесь; в последнее время он лежал с закрытыми, но все слышал, когда я прочитал молитву перед причастием, я увидел, что он смотрит мне прямо в глаза. Слышал он и когда я спросил его: "Ваше Святейшество, будете ли Вы причащаться"? Он тихо ответил: "Буду."

– "Господи помоги и благослови" – и причастился как никогда за последние полтора года. Так мирно, спокойно. Все говорило о том. Что это его последнее причастие. Мне кажется, что, и он это знал. Затем он снова закрыл глаза и больше не открывал. Я пошел служить литургию, а когда, закончив, сняв облачения, вернулся в палату Его Святейшество отошел ко Господу, как будто ждал окончания литургии, – отец Мефодий замолчал, погрузившись в воспоминания и чувства того ноябрьского утра.

По его определению, жизнь рядом с патриархом текла мирно и спокойно – "два километра в час".

– А с момента его смерти, все понеслось со страшной скоростью, все происходило так, как будто было запланировано, хотя никто ни о чем таком, ни думал, ни говорил. Час, полтора спустя приехал президент Борис Тадич. У меня сложилось впечатление, что у патриарха были особенные отношения именно с Тадичем. Он часто приезжал и никогда об это не было известно заранее, потому что он не предупреждал о приезде. И даже когда патриарх практически уже не говорил, президент чувствовал необходимость молча сидеть рядом с ним, приходя, он практически не мог уйти, он сидел как загипнотизированный, помню, что однажды он остался очень долго и его сопровождающие уже нервничали, потому что у президента в тот день было много запланированных встреч. Спустя время, отец Давид сказал ему, что патриарх устал, и что его необходимо переложить с кресла в кровать. А Тадич просто ответил: "Могу ли я вам как-то помочь? Прошу вас, не думайте, что мне трудно, для меня большая честь помочь." Мы еще не надолго оставили его рядом с патриархом, примерно полчаса. Атмосфера была крайне напряженной. В конце концов, нам не оставалось ничего другого – мы исполнили просьбу Тадича и вместе с ним перенесли Его Святейшество в постель. Президент сиял, как ребенок и ушел счастливым. Он просто чувствовал потребность помочь.

И в тот день, когда патриарх упокоился, первое, что он сказал, войдя в палату: "Что же мне теперь делать? На кого опереться?"

Он чувствовал какую-то особую необходимость приходить, имел какую-то особую связь с ним.

Отец Мефодий говорит, что патриарх Павле больше говорил своим присутствием, чем словами.

– Он никогда ни о чем не просил. За два с лишним года он не высказал ни одного желания. Мне приходилось постоянно думать, голоден ли он, хочет ли пить, а он только молился, молился непрестанно. И сидя в кресле и лежа в постели и когда ел. Он всегда шептал молитву, едва слышно, так тихо, что мне ни разу не удалось услышать, о чем он молится. Он с таким спокойствием ждал того момента, когда Господь призовет его. Он и не торопился и не хотел продлить время жизни, он ждал, как Бог хочет, он полностью предался воле Божией.

– Персонал клиники с огромной любовью заботился о патриархе. И титул тут ни при чем, он просто покорил все сердца. А когда он умер и мы вынесли его из палаты, я вернулся, чтобы забрать вещи и убраться, какая же меня встретила пустота… И сестры были как потерянные. Он завоевал их сердца своей добротой, никому не было трудно ухаживать за ним, наоборот, они соревновались между собой, чья очередь, каждая хотела быть при нем. Одна из сестер рассказывала, что в тот момент, когда патриарх умер, зазвонили какие-то медицинские аппараты, никто не мог понять почему, но это продолжалось целый день.