Живий літопис

Прежде чем говорить о культуре в связи с религией, определим ее отношение к категории "духа", "духовного". С одной стороны, культурное настолько тесно связано с духовным, что провести между ними грань исключительно сложно. С другой стороны, "Дух дышит, где хочет", культура же имеет место только там, где существует человек. Духовное бытие свободно, тогда как бытие человека в культуре связано с множеством несвобод. Конечный смысл Духа заключается в нем самом как самоцели; напротив, конечный смысл культуры - быть средством для чего-то большего, чем она сама. В этой связи культура может быть понята как орудие осуществления человеческой воли, направленное на поиск, закрепление и раскрытие тех или иных духовных содержаний. В то же время она является и продуктом, порождением духовного акта. Как таковая, она не может привязать к себе дух, но сама она так или иначе привязана к нему и всегда выражает то или иное духовное состояние. Она всегда хранит в себе след выплавившего ее огня, хотя этот огонь может гореть или не гореть в ней. Культура - это тот человеческий язык, на котором говорят ее духовные содержания.

Культура бывает религиозной и светской. Религиозная культура - это та, которая выражает содержания, идеалы какой-либо религии. Светская культура - та, которая не связана с религией прямым и очевидным образом (что, однако, не означает отсутствия неявной, косвенно связи). Она возникает и развивается в те эпохи, когда религия перестает непосредственно контролировать значительную часть культурного и социального пространства. Идеалы, выражаемые светской культурой, исходят из самых разных духовных источников и потому бывают весьма разнородными и противоречивыми. Если в религиозной культуре все подчиняется принципу духовного единства, то в светской этот принцип не ставится во главу угла. Поэтому по своему духовному, внутреннему содержанию светская культура может быть самой различной, многоликой и многоголосой.

Исторически коллизии взаимоотношений между религиозной и светской ветвями культуры в христианском мире всегда были достаточно сложными. Религиозная культура зачастую с недоверием относилась к культуре светской, как к порождению греховного и преходящего мира. Но она и благословляла многие достижения светской культуры, и исподволь вливала в нее животворящий дух христианского мироощущения.

Светская культура часто становилась оплотом противорелигиозной оппозиции, порождала антицерковные, атеистические и нигилистические идеологии. Но во многих случаях она воплощала в себе подлинно христианские идеалы, подхватывая ту духовную эстафету, которую передавала ей Церковь. Между ними бывали периоды гармонии и времена жесткого, бескомпромиссного противостояния. Тем не менее, есть все основания считать, что между религиозной и светской культурами нет и не может быть онтологического, абсолютного и непреодолимого противоречия.

Жизнь культуры в обществе подчиняется определенным циклам и ритмам. В отношениях светской и религиозной культур также бывают разные фазы, приливы и отливы, периоды относительной активности и пассивности, преобладания и подчинения. В этой связи имеются основания говорить за последние четыре столетия прошли три этапа взаимодействия религиозной и светской культур. Условно их можно обозначить как:

1) обособление и развитие светской культуры (XVII-XIX вв.);

2) наступление светской культуры на религию (большая часть XX в.) и

3) религиозное возрождение, которое может быть понято как "обратное наступление" религиозной культуры на светскую (конец XX - начало XXI вв.).

Рассмотрим их несколько подробнее.

У нас разделение единого культурного пространства на религиозную и светскую ветви начинается в XVII веке. При этом светская культура достаточно быстро "набирает обороты" и уже к началу XVIII века фактически занимает доминирующие позиции в государственном управлении. Такая мысль может показаться странной и парадоксальной, поскольку официально Церковь остается во главе общественного жизнеустройства и государственной идеологии еще долгое время. Однако свершившееся в то время превращение ее в часть государственного аппарата, в "министерство православного вероисповедания" было возможно только в условиях преобладания у власть имущих внецерковного, светского менталитета. Для того, чтобы подчинить даже ослабленную потрясениями Церковь государству, инициаторам этого процесса нужно было установить известную дистанцию между ними. Для того, чтобы проводить политику такого дистанцирования, им самим нужно было дистанцироваться от православного взгляда на жизнь, противопоставив ему другой - секулярный - взгляд.

Соответствующие умонастроения вместе с теоретическим багажом импортировались из просвещенной Европы. В нашей стране к тому времени уже имелись собственные ростки светскости, но они были еще слабы, а главное - сохраняли внутреннюю связь с Православием. Петру I нужна была иная идейная опора, и он нашел ее на Западе. В результате светская ветвь культуры у нас прививалась и утверждалась в западноевропейской форме, и вместе с ней на славянскую почву переносился типичный для западной культуры нового времени конфликт светского и религиозного мировоззрения.

Православный менталитет не предполагал этого конфликта в столь жестком и принципиальном ключе, но теперь противоречие многократно усиливалось и осложнялось этническим фактором - православное, церковное и околоцерковное воспринималось как российское, тогда как светское - как иноземное, "немецкое". Учитывая же, что последнее усиленно ассоциировалось с "просвещенным", "передовым" и "элитным", т.е. наделялось статусом престижа, все, что связано с Православием, с этого времени начинает позиционироваться как "косное", "отсталое" и не престижное. В перспективе это крайне затрудняло диалог между церковным и светским мирами и ставило Церковь в условиях ускоряющегося общественного развития в заранее невыгодное положение. Всему этому немало способствовало как ослабление Церкви после раскола, так и сама политика агрессивной секуляризации Петра I и ряда его преемников.

В дальнейшем, несмотря на государственный статус православного вероисповедания и все внешние привилегии Православной Церкви, ее реальное положение в обществе и культуре постепенно становилось все более изолированным и ущемленным. Это четко отражается в отношениях светской и религиозной культурной элиты императорской России - дворянства и духовенства. Оба эти сословия "имели свои системы ценностей, отличались друг от друга по образу жизни и мировоззрению. Дворянское и духовное сословия не были равны в богатстве, правах, общественной роли, они мало пересекались друг с другом, их дети почти не заключали браков" (Прохоров А.П. Русская модель управления.-М.: ЗАО "Журнал Эксперт", 2002.-С. 339). Церковная политика российских императоров фактически привела к превращению духовного сословия в замкнутую касту: в эпоху Александра II около 100% духовенства были выходцами из семей духовенства (Римский С.В. Церковная реформа Александра II // Вопросы истории.- 1996.- № 4.- С. 35.). А Зинаида Гиппиус, размышляя о светских и церковных интеллектуалах начала XX века, отмечала: "Это воистину были два разных мира. Знакомясь ближе с новыми людьми, мы переходили от удивления к удивлению. Даже не о внутренней разности я сейчас говорю, а просто о навыках, обычаях, о самом языке; все было другое, точно совсем другая культура" (Гиппиус З., Правда, о земле (к истории русского христианства) // Мосты (Мюнхен).-1961.- № 7.- С. 306.). Это свидетельствует о том, что, по существу, церковная культура начала вытесняться в социальные резервации еще задолго до революционных событий прошедшего века и установления в стране атеистического государства. Однако по инерции она еще сохраняла свое влияние на образ мыслей и образ жизни большинства народа.

В советскую эпоху, когда "сфера компетенции" религии и Церкви в обществе была насильственно сужена до предела, православная культура была усечена и искусственно втиснута в сферу исключительно культовой деятельности. Церкви было запрещено говорить с "миром", находящимся вне Ее. В свою очередь, "миру" всячески затруднялся доступ к Церкви. В той ситуации религиозная культура была не просто жестко противопоставлена светской, но, искусственно изолируясь от нее, лишалась и полнокровного контакта с самой почвой "земной" жизни, с которой любая культура должна постоянно обмениваться своими жизненными соками. И хотя духовное содержание православной веры оставалось тем же, что и прежде, но живой язык, на котором она должна была говорить с верующими, вместо того, чтобы постоянно развиваться, постепенно обеднялся, усыхал и коснел. Разрыв и поляризация религиозной и светской ветвей культуры, почти переставших узнавать друг друга за идеологическими личинами, достигли предела.

Сегодня Церковь, едва выйдя из культурного и социального "гетто", вновь, как когда-то, перешла к активной миссионерской деятельности. Масштаб и глубина поставленных Ею перед собой задач так велики, что Святейший Патриарх Алексий II назвал их "вторым крещением Руси" (Алексий II, Патриарх Московский и Всея Руси. Россия. Духовное возрождение.- М.: Фонд содействия развитию соц. и полит.наук, 1999.- С. 58.). С точки зрения социодинамики культурных процессов, это означает схождение некогда разошедшихся ветвей культуры, их взаимное проникновение и слияние. Иначе говоря, миссия Церкви в современном мире выглядит именно как овладение окружающим ее бескрайним светским пространством, преображение этого пространства изнутри и, таким образом, превращение максимальной его части в культуру православную. Со своей стороны, религиозная, церковная культура должна развиться и распространиться до такой степени, чтобы заполнить собой все пространство современной жизни. Для этого "религия должна найти импульсы для адаптации к трансформирующейся реальности, сохранив свое ядро, свои базисные ценностные установки" (Делокаров К.Х. Вызовы времени и философские проблемы "Основ социальной концепции Русской Православной Церкви" - http://www.state-religion.ru - С. 303).

Нынешняя ситуация противоречива - в том смысле, что в ней имеются предпосылки как для успеха, так и для неудачи данной церковной миссии. Ее главная особенность состоит в том, что в социологии называется "асимметрией репрезентативности" - положении, когда взаимодействующие культуры неравны по своему месту и влиянию на образ жизни и образ мыслей людей, в головах и сердцах которых они сталкиваются. Действительно, светские ценности, представления и нормы жизни определяют сознание не только внецерковных людей, но во многом и сознание верующих, включая священнослужителей. По чисто объективным причинам, сегодня, пожалуй, не найдется человека, который мог бы сказать, что он воспитан исключительно в церковной, религиозной культуре - просто по той причине, что многие сферы и стороны современной жизни возникли и развивались вне Церкви, в отрыве от Нее, и даже сейчас они все еще недостаточно освоены церковным сознанием (хотя, как правило, она не отвергает и не отрицает их).

Большинство же современных верующих воспитано целиком на светской культуре, и начинает открывать для себя Истины веры (а значит - приобщаться в той или иной мере к культуре религиозной) только в сознательном возрасте. Это значит, что светская, внецерковная культура остается для них исходной основой мировосприятия, тогда как церковной, религиозной культуре приходится укореняться и прорастать в ней, на ней и сквозь нее. И это не укор, а данность, с которой надо считаться - данность, содержащая одновременно и большую проблему, и зерна решения этой проблемы.

С одной стороны, православная культура, казалось бы, находится сегодня в явно невыгодном положении: большинство людей в современном обществе с ней просто незнакомо или знакомо самым поверхностным и несерьезным образом. Даже те, кто в наши дни является носителем этой культуры (священнослужители, монашествующие, верующие миряне "со стажем"), по указанным выше причинам не всегда могут сказать, что они освоили все богатство культурной традиции Православия - даже в том виде, как она сложилась до революции. Но если бы эта традиция на сегодня и была глубоко освоена значительным количеством церковных людей, это не решило бы всех проблем.

Современная жизнь породила много новых вещей и отношений и накопила много вопросов, аналогов которым не было еще 100 и даже 50 лет назад. Эти вопросы во многом освоены светской культурой, тогда как православная культура только начинает их осваивать. Все это значит, что сегодня практически все члены Церкви - по крайней мере, все те, кто не ушел от мира совсем, - вынуждены жить не только по собственно религиозным, но и во многом по светским правилам и представлениям. Здесь присутствует соблазн поддаться пессимизму и вообразить Православие (и религию вообще) в современном мире чем-то вроде маленького острова, постепенно размываемого водами окружающего его со всех сторон океана или даже куска сахара, тающего в обволакивающей и проникающей его светской среде.

С другой стороны, такое положение дел создает уникальную ситуацию, когда религиозная и светская культуры достигают исключительно тесного контакта - ведь они сталкиваются буквально на уровне каждой клеточки общественного и церковного тела и зачастую взаимодействуют даже в головах и сердцах одних и тех же людей. Поэтому каждый из верующих, осознанно или бессознательно, должен решать для себя проблему их сочетания каждый день и даже каждый час. Следовательно, для решения этой проблемы Церковь располагает колоссальными творческими ресурсами, поскольку к ней уже оказываютс подключены личностные потенциалы множества верующих - задача, почти не решаемая искусственным путем. К тому же эти потенциалы работают не в искусственных "лабораторных" условиях, а в самой гуще жизни, практика которой тут же отбраковывает нежизнеспособные варианты. Следовательно, Церковь уже включена и погружена в диалог со светской культурной средой, и Ею уже ведется незаметная, но огромная подспудная работа по налаживанию контакта и "наведению мостов". Но здесь появляется другой соблазн - оптимистический: очень заманчиво думать, что все проблемы решатся сами собой, путем самоорганизации, что "жизнь все сделает за нас".

Оба эти сценария - и пессимистический, согласно которому светская культура постепенно "обмирщает" и нивелирует духовное содержание религиозной веры, и оптимистический, в соответствии с которым, наоборот, православная культура проникает и духовно преображает светское культурное пространство - представляются крайностями, искажающими реальное положение вещей. Реальность, как обычно бывает, находится где-то посередине.