ПАСХА

Расскажу я вам сегодня о Пасхе и пасхальных каникулах в доброе старое время.

Было это в 1912-13 годах. Времена были еще почти патриархальные. Был я тогда в первом классе бурсы - Слуцкого духовного училища, в г. Слуцке Минской губернии. Надо сказать, что это впервые с самого детства я отлучился из дому, и мне было немножко тоскливо в этом интернате. А перед Пасхой Великий пост держали действительно впроголодь. К моему счастью, в старшем, 4-м классе, учились мои братья - Володя и Сережа, - и поэтому меня не очень пихали и не очень много давали подзатыльников. А тем первоклашкам, у кого не было защиты, здорово попадало.

Еще недели за три до Пасхи мы с дружком уже мечтали о том, как мы будем проводить Пасху. Хвастались друг перед другом, какие у кого жареные колбасы, ветчина и так далее. А ведь был Великий Пост... Боже мой, с какой жадностью мы думали об этой замечательной еде!

Тем временем на имя Володи прислали что-то до 5 рублей на покупку ракет для фейерверка в пасхальную ночь, во время крестного хода. Володя с Сергеем стали закупать эти самые ракеты (кустари-пиротехники тогда чуть ли не в каждом квартале торговали).

А я уже за неделю до Вербного воскресенья, т.е. за две недели до Пасхи, ходил почти каждый день на остановку омнибуса. Это были первые бельгийские автобусы, которые ходили от Слуцка до ближайшей железнодорожной станции "Старые Дороги". Я ходил туда посмотреть, как уходит этот омнибус, воображал, как я буду ехать... И даже запах бензина был мне приятен, потому что сигнализировал, что вот, я скоро тоже буду ехать этим самым омнибусом.

Омнибус, должен вам сказать, - это интересно. Это не то, что современный автобус. Там было три класса. 1-й - купе на 8 человек с мягкими удобными сиденьями, расположенное впереди машины, сразу за шофером. 2-й - дальше, ближе к корме, внизу, человек на 20. Наконец, в 3-й класс вела лестничка вверх на крышу, как на палубу. Я, конечно, и по деньгам, и по интересу своему всегда покупал билеты в 3-й класс.

И вот, наконец, едем, едем мы этим омнибусом. Я с наслаждением смотрю по сторонам. Там всего было 50 км, но ехали мы часа два-три - медленно ходил омнибус. 4 пересадки - и вот мы дома.

Так как мы долго ехали из Слуцка, то к этому времени мои старшие сестры Нина и Зина уже были дома. Боже мой, сколько радости! Бабушка меня обцеловывает, обнимает, я вдыхаю знакомый аромат бабушкиного фартука, такого любимого мной...

Приезжаем мы домой с братьями приблизительно в понедельник на Страстной. Дома - кутерьма, подготовка к пасхальному столу. А к пасхальному столу нужно яичек не меньше полусотни красить и всякие мясные блюда наготовить - окорока, поросята и т.п. Но самое интересное начинается, когда вдруг приходит к маме во вторник с утра Архип. Кто такой Архип? Это интересная, колоритная фигура. Прежде всего, он церковный сторож. Но это лишь одна из его ипостасей. Самое главное - он охотник. Первый охотник не только на селе, но и во всей сельской округе. В самом деле, он не делал ни одного промаха. Но хозяин он был никудышный, хозяйство его было запущено. Детей у них с женой не было, жена частенько бивала его, хотя он никогда ее пальцем не трогал. И была еще одна особенность у Архипа. Он был рыжий, довольно красивый, веселый, добродушный и... бабник невероятный. Изменял жене налево и направо, и бабы ластились к нему. Мы спрашивали:

- Архип, ну чего тебя бабы любят?

- А того, панычи, что ласковый я до баб. Треба быть ласковыми до баб, тады воны й лезут. У мою сторожку церковную идут, сами ж идут, я их не прошу. Я до них ласковый.

Итак, его церковная сторожка бывала местом тайных свиданий. Она стояла в углу церковного двора, внутри ограды. Такой уютный домик, с отоплением. Били Архипа не раз - мужья изменявших жен.

Так вот, Архип приходит во вторник на Страстной, и начинается у них с мамой серьезная беседа.

- Матушка, чув учора, чув - токуе.

Кто токуе? - мы ничего не поняли.

- Глухарь токуе, тетерев-глухарь. Тихесенько я чув, як вин уже токуе.

- ?

- Ну, грошьми вы мене не обидите...

Они шепчутся, мама торгуется с ним. Пошептались - уходит Архип. Рано утром, еще даже до рассвета стук в дверь. Мы еще спим, конечно. Мама сонная:

- Кто там?

Архип пришел. Тащит огромного - явно больше среднего - петуха-глухаря, как бы нормального петуха. Мама в восторге, что-то шепчет ему, дает какую-то бумажку, что-то еще. "Приходи еще..." Подносит ему стопку водки, он закусывает огурцом (на Страстной ничего скоромного нельзя). Архип довольный. И вот, у нас к Пасхе ко всему разнообразию еды появился тетерев-глухарь. Мама колдует над ним, ощипывает его, обсмаливает, потрошит, вымачивает в каком-то уксусном растворе целую ночь. На столе он появляется пышным, розовым, большим. Впрочем, это после.

Чем же заняты мы, дети? У нас очень много обязанностей. Во-первых, красить яички. Краски уже есть, мама ездила в Мозырь и там накупила самых разнообразных красок для яиц. И, конечно, луковая шелуха, как и везде. Во-вторых, мы с Зиной шли в лес за дерезой. Это ползучие растения нежно-зеленого цвета, которыми надо было украшать пасхальный стол. Хотя и ранняя весна, дерезу мы находим.

Забота мамы - куличи. Куличи были королями пасхального стола. Делались они большими - диаметром 25-30 см, высотой примерно 40 см - в форме из толстой сахарной бумаги. Мама целую ночь не спала, тревожилась - взойдут, не взойдут? И вот утром - взошли! Пышные такие. Их затем поливают белой сахарной глазурью, разными сахарными цветочками, пудрой.

А бабушка колдовала над более серьезными вещами. Причем она держала строгий пост - в среду и пятницу вообще ничего не ела, только чай пила без сахара. Так вот, бабушка готовила окорока. Это главная еда на пасхальном столе. Готовились два окорока. Один - копченый, но потом запеченный в ржаном тесте. Это замечательно вкусная штука. Обмазывается толстым слоем теста и - в русскую печку, на ночь. А утром берется корка этого теста и, чтобы никто не оскоромился, бабушка отдает ее свиньям, хотя они очень вкусные - эти корочки. Потом заворачивает шкурку этого окорока, отделяет слой сала, утыкает его цветочками - и на большое блюдо. Второй - более обычный, копченый окорок из так называемой вестфальской ветчины. Затем поросенок. Жареный молочный, во рту у него крашенка.

Для образования пасхального стола все наши столы составлялись вместе. Мама из старых сундуков доставала специальные скатерти, и столы покрывались ими до самого пола. С фронта этого огромного - во всю длину гостиной, от стены до стены, - стола мы украшали его дерезой и искусственными цветами. Цветы делали Нина с Зиной - этому их учили в епархиальном женском училище. В первом ряду стола были мясные блюда - два окорока, колбасы, глухарь (гордость мамы). Посередине - большое блюдо с вареными яичками, разрезанными на четвертушки, покрытыми тонкой зеленой травкой. Травку эту выращивали на блюде за несколько дней до Пасхи: готовили специальное тесто, клали туда семена, и за три дня вырастала эта травушка-муравушка густая, невысокая, замечательно изумрудного цвета. На этой же травке на блюде тоже в центре лежали десятка два-три крашенок. А между центром и краями идут разные мазурики - пироги и пирожные. На заднем плане - высокие украшенные куличи. В общем стол был настоящим художественным произведением - гордость всей семьи и, конечно, большая вкуснятина.

Но должен вам напомнить, что в Великий Пост нас держали впроголодь. Мы голодные, как волчата. А тут еще бабушка, которая в среду и пятницу почти ничего не ест, да и в другие дни тоже еле-еле перебивается и тщательно следит, чтобы все постились. А до Пасхи же еще далеко. Так мы - к Гапе, нашей домработнице, немножко придурковатой, но добродушной девке: "Гапа, дай кусочек колбаски". Гапа тихесенько дает нам колбаску, а мы также тихонько - забираемся в сад и кушаем скоромное!

В страстной четверг мы возвращались из церкви со свечами (надо стараться, чтобы свечу не задуло до дома) и на поперечине каждой двери копотью выводили кресты - такой был обычай.

Наконец, страстная суббота. Вот на закате солнца захожу я в гостиную, где этот пышный пасхальный стол, а там такой аромат всякой вкуснятины - Боже мой! Да еще и аромат черемухи - она к тому времени расцвела как раз, и два пышных ее букета тоже на пасхальном столе. И вот этот запах черемухи, смешанный со всякими вкуснейшими ароматами, запомнился на всю жизнь. Кроме того, уже сумерки, и гостиная освещена только цветной лампадой. Надо сказать, что эта лампада - подарок одного купца. Она сделана в виде вазы из цветных стеклышек и отбрасывала тихий радужный цвет. И этот свет тоже запомнился навсегда. Вспоминаю его с умилением и грустью...

Итак, папа ложится спать, чтобы отдохнуть до службы. Бабушка нас тоже укладывает поспать до всенощной (она начинается в 12 ночи). Я ложусь спать, но бабушке наказ: "Обязательно разбуди меня ко всенощной" - не хочу прозевать фейерверк и саму всенощную. А Володя не ложится спать. Он с другими парнями колдует во дворе - устанавливает там деревянный станочек для ракет. А ракеты разные. Есть "жаворонок", "блин", "бурак", "пушечный выстрел", "сельдерово колесо" и другие, и, конечно, "римские свечи", которые горели ярким фиолетовым или красным цветом. А я улегся спать и, кажется, и минуты не спал, как бабушка уже меня трогает за плечо:

- Платончик, Платончик, вставай, одевайся, пора!

- Бабушка, я и минутки не поспал!

Оказывается, я часа два - два с половиной проспал. Мучительно хочется спать. Бабушка принесла в кружке холодной воды, обмакнула руку и - рукой мне по лицу прошлась. Я сразу вскочил, одеваюсь в нарядное - свою форменную курточку надеваю (впервые с гордостью), белый гастучек, до блеска вычищенные ботинки. Идем с бабушкой в церковь. Бедная бабушка - она до самой всенощной возилась на кухне.

Почему я все время говорю о бабушке? Дело в том, что бабушку я любил больше, чем маму. И бабушка меня любила больше, чем мама. Это был замечательный человек. Такого искренне, глубоко верующего человека я больше в жизни не встречал. Пример: она не осуждала преступников, а жалела их. Я говорю:

- Бабушка, ну чего ты Антона жалеешь? Он же вор.

- Платончик, он же бедный в ад попадет, как же не жалеть его?

Итак, мы с бабушкой идем ко всенощной. Отец облачается сначала в бархатное черное траурное одеяние, потому что до начала пасхальной заутрени Иисус Христос еще во гробе. Наконец, уже почти 12. Крестьяне готовятся к крестному ходу - разбирают хоругви. Отец переодевается в одеяние из золотой парчи, уже праздничное. Крестный ход. Впереди кресты и хоругви - церковные знамена с иконами. Поется стихира "Воскресение Твое, Христе Спасе..." В конце первого обхода вокруг церкви (всего три) Володя поджигает ракеты, а отец с уже ярко горящими римскими свечами идет впереди крестного хода. Боже мой, какой восторг в народе! "Жаворонок" свистит в полете и рассыпается наверху облачком искр. "Сельдерово колесо" крутится огненным кругом. "Блин" высоко вверху расплывается в плоский блин. И все это с треском, шумом. А за пределами ограды у кого есть ружья стреляют холостыми зарядами (стрелять внутри церковной ограды отец запрещал). Этот пасхальный салют потрясал меня до нервной дрожи - и страшно, и интересно. Я стою рядом с Володей. С третьим обходом присоединяюсь к крестному ходу и вхожу в притвор храма. Протискиваюсь прямо к отцу. Ему в это время дают в правую руку трехсвечник - три толстые красивые свечи сходятся вместе, в левой у него - крест. И вот, подходит он к дверям, отделяющим притвор от собственно храма - эти двери закрыты - и возглашает: "Христос воскресе!" Хор поет: "Христос воскресе из мертвых..." Отец крестом ударяет в двери, они распахиваются настежь (их открывают изнутри), он входит в храм. Храм еще слабо освещен. С потолка в центре свисает магниевая ленточка, прикрепленная к пороховому шнуру, который намотан на паникадило (большая люстра, у нас - чуть ли не на 40 свечей), вокруг каждого фитиля свечи. И когда отец, проходя мимо магниевой ленты, поджигает ее, и та вспыхивает ярким белым пламенем, зажигает пороховой шнур, а он - все свечи одну за другой, в храме становится необычайно светло. И непрерывно звучит: "Христос воскресе из мертвых..." Отец под пение хора "Христос воскресе из мертвых..." проходит через узкий коридор, образованный народом, восходит на амвон, передает трехсвечник пономарю, поворачивается к народу лицом и громко во весь голос на три стороны трижды:

- Христос воскресе!

И весь храм громогласно, заглушая хор:

- Воистину воскресе!

Сходит с амвона, и все один за другим подходят к нему христосоваться троектратно целоваться с объятиями.

Должен сказать, что еще накануне мама просила отца:

- Ваня, ну ты же не очень целуйся. Ну, двух-трех которые почище, а больше не надо, так можно заразиться.

Отец сердито отвечал:

- От христосования и причащения никакой заразы быть не может.

И действительно, не было у него, конечно, никакой заразы от этого христосования. И похристосовавшись с папой, поцеловавши крест и руку его, люди отходили с какими-то просветленными, радостно-умиленными лицами. Поневоле приходило в голову, что это Сам Иисус Христос овеял их Своим добром и любовью, как бы обнял их... Никогда не видел я таких просветленных, умиленных лиц, как после христосования в пасхальную ночь.

Итак, отец, похристосовавшись с 20-30-ю людьми, поворачивается к алтарю. Хор затихает, и в храме наступает тишина. Отец проходит через царские врата в алтарь и раздается в этой тишине его тихий голос - первая фраза богослужения, пасхальной заутрени:

- Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков!

Хор: "Аминь" - пасхальная заутреня началась. Долго идет богослужение, почти три часа, до рассвета. Наконец, служба подходит к концу. Отец снимает с себя ризы, остается в одной епитрахили (это такой как бы "фартук" спереди). Подходит к нему пономарь с кадилом с уже раздутыми углями и горящим на них ладаном. Ладан по случаю Пасхи особый, очень ароматный, - из смирны. Отец в сопровождении псаломщика и пономаря выходит наружу - святить "пасхи". Там уже предрассветная мгла. Народ - в основном женщины - сплошным рядом (иногда сзади еще второй ряд, если не помещаются в один) окружает паперть со своими кошелками или мисками с крашенками, куличами, булочками, кусками мяса, подготовленными для освящения. Отец с псаломщиком, пономарем и несколькими хористами (я тоже за ними уплетаюсь, мне же интересно) идут вдоль рядов, хор поет: "Христос воскресе из мертвых..." Отец одной рукой кадит, другой обмакивает кисть в ведро со святой водой, которое несет перед ним пономарь, и кропит на приношение людей - освящает его. Как только он освятит очередную пасху, хозяйка сумки вскакивает и бегом бежит к своей подводе, если это приезжие (подводами была запружена вся прицерковная площадь и прилегающие улицы). А там уже ее мужик сторожит наготове, с вожжами в руках. И как только та вспрыгнет на подводу, сразу кнутом по лошади - быстрей, быстрей, чтоб пораньше приехать домой, опередить других. Дело в том, что был такой обычай: кто первый приедет с освященной пасхой домой и разговеется, тот будет счастлив целый год. Отсюда получалось такое религиозно-спортивное соревнование. И когда вот так побегут все, начинается столпотворение - подводы цепляются друг за друга, трещат (бывает, что ломаются обочины подвод), лошади ржут. Но - никаких скандалов или ругани. Все настроены мирно, празднично. И лошадей погоняют без ругани, как частенько в аналогичной ситуации в другое время.

Наконец, пройдя все ряды, отец, усталый, идет к псаломщику домой освятить ему пасху, а затем - к учителю. Лишь после этого возвращается домой вместе с псаломщиком и несколькими из хора. Вся семья с работниками (Гапа и кучер) уже в сборе в гостиной, где пасхальный стол с зажженными на нем свечами. Входя, отец приветствует: "Христос воскресе!" Мы все: "Воистину воскресе!" Отец освящает пасхальный стол соответствующей молитвой. Мы все подпеваем. Прочитав и пропев молитву, отец щедро кропит святой водой на наши яства. Мама тревожно следит, чтобы отец не слишком много брызгал (чтобы не прокисли куличи от воды), но не смеет ничего говорить. Наконец, когда все закончено, отец поворачивается к нам, снимает епитрахиль, оставаясь в одном подряснике, и христосуется с каждым персонально - трижды "Христос воскресе!" - "Воистину воскресе!" и трижды обнимается, целуется. При этом и мы все, домашние, целуем крест и руку ему - как священнику. Гапа, вся сияющая, вытирает тщательно губы кончиком платка перед христосованием с отцом (она страшно довольна и горда этим). После христосования отец первый подходит к блюду с нарезанными яичками, берет четвертушку вареного яйца и, предварительно перекрестившись, отправляет в рот. Этим открывается разговение. Мы все также берем по четвертушке и, крестясь, разговляемся. После полуголодного поста, Боже, какое удовольствие доставляли нам эти яства! Отец садится за стол усталый, но весь просветленный, торжественный - он добросовестно исполнил свой долг, хорошо прошла служба. Наливает себе большую стопку водки, отрезает кусок окорока, закусывает. Потом идет к самовару в столовую, выпивает пару стаканов чаю и идет спать. И мы все после еды, усталые, идем спать. Засыпаем, конечно, мгновенно.

Я проснулся, как показалось, очень быстро - бабушка меня разбудила. Солнце ярко светит в окно. Бабушка говорит:

- Платончик, вставай, вставай, посмотри, как солнышко играет!

Я, сонный:

- Бабушка, я спать хочу...

- Да ты встань, встань, посмотри!

Я, наконец, встаю, смотрю - ну, солнышко как солнышко, ничего особенного.

- Ну неужели ты не видишь, как оно играет, ведь это только на Пасху!

В бабушкиных глазах солнышко действительно играло! Когда я спрашивал: "Бабушка, ну как же оно играет, танцует что ли или что?" - она отвечала: "Да нет, ну что ты, как же солнышко может танцевать. Ну, играет..." Она не могла объяснить, в чем, собственно, состояла игра солнышка. Надо было видеть бабушку в это пасхальное утро - Боже мой, какая она была сияющая, когда говорила: "Солнышко играет"! А в это время колокольный звон вовсю. Должен вам сказать, что на Пасху до самой вечерни весь день во все колокола - колокольный звон, причем звонил не только наш звонарь, но все, кто хотели. Так было только в этот день в году. Когда я слышу колокольный звон, проникаюсь этим праздничным настроением.

Когда я еще не был в бурсе и мне было лет 8-9, после пасхальной заутрени отец давал мне несколько яиц для игры в битки. Я держу яичко в руках, а мой противник своим яйцом бьет в носок моего. Чье яйцо побьется, тот проиграл, его яйцо переходит к победителю. Поэтому игра получалась немножко меркантильная. Помню, был один парень, который всех побеждал, у меня 10 яиц побил. Я в слезах - к бабушке, она дала мне еще, но отец сказал: "Э-э, надо проверить, что это за яйцо у него". Стали проверять, оказалось - залито воском. В сыром яйце делаются два отверстия, содержимое высасывается, может быть, не все, но большая часть, и туда под давлением заливается воск. Таким образом, на носочке яйца находится застывший твердый воск. Такое было жульничество. Несмотря на Пасху, хлопцы побили его изрядно, отняли выигранные яйца (несколько десятков) и поделили между собой.

Но когда я уже учился в бурсе, я не играл в эту игру. И вообще в новом селе - Славине, куда мы перехали год назад, - я не был знаком с мальчиками. Поэтому мы не играли.

Далее шла пасхальная неделя. На ней приходили крестьяне к отцу: "Батюшка, Христос воскресе!" (хотя уже христосовались раз 20). Гость дает яичко, а мать выносит на тарелочке стопку водку, огурец и крашенку. Тот выпивает, закусывает огурцом, разбивает крашенку. И так то один, то другой заходит. И наконец, приходят в гости учитель и псаломщик. Их угощают за пасхальным столом. Обед не готовят в первые три дня, все едят за пасхальным столом, а горячее - самовар. Он почти двухведерный, кипит все время. Бабушка и Гапка следили, чтобы самовар постоянно кипел и чтобы большой заварной чайник был полон (заваривали целую большую пачку китайского чая). Когда гости ели, мама прежде всего обращала внимание: "Отведайте, пожалуйста, глухаря". Это было замечательное блюдо - вкусное, крохкое мясо, вымоченное в уксусе. Все похваливали, выпивали. Большой графин с водкой и красное церковное вино стояли на специальном столике рядом. И нам давали по большой рюмке вина, которое мы с удовольствием выпивали. Так проходил целый день беспорядочно, без всякого режима. Приходили, приезжали гости, выпивали, закусывали, уходили. На второй день Пасхи уже мы ходили в гости к соседним священникам, и там повторялось то же самое. Но такого стола, как у нас такого большого, обильного и так красиво украшенного, - нигде не было.

Кстати, я забыл сказать, что когда мы шли на всенощную, то видели совершенно замечательное зрелище. Вокруг паперти росли молодые липы, в которых были развешены китайские бумажные фонарики. Их было штук 30, сделанных заранее, еще на Страстной. Эти китайские фонарики горели разными цветами в молодой листве - какое сказочное зрелище!

Вот, собственно, и все о Пасхе.